Глава 5 — ПОСЛЕ УБИЙСТВА АЛЕКСАНДРА II.
Убийство царя-Освободителя — произвело полное сотрясение народного сознания, — на что и рассчитывали народовольцы, но что, с течением десятилетий, упускалось историками — кем сознательно, кем бессознательно. Что смерти наследников или царей предшествующего века — Алексея Петровича, Ивана Антоновича, Петра III, Павла — насильственны, оставалось даже и неизвестно народу. Убийство 1 марта 1881 вызвало всенародное смятение умов. Для простонародных, и особенно крестьянских, масс — как бы зашатались основы жизни. Опять же, как рассчитывали народовольцы, это не могло не отозваться каким-то взрывом.
И — отозвалось. Но непредсказуемо: еврейскими погромами, в Новороссии и на Украине.
Через 6 недель после цареубийства погромы еврейских лавок, заведений и домов «внезапно с громадной эпидемической силой охватили обширную территорию»1. «Действительно... сказались черты стихийного характера... Местные люди, которые по самым различным побуждениям желали расправы с евреями, — они расклеивали призывные прокламации, организовывали основные кадры погромщиков, к которым вскоре добровольно, без всякого увещевания, примыкали сотни людей, увлекаемые общей разгульной атмосферой, лёгкой наживой. В этом было нечто стихийное. Однако... даже разгорячённые спиртными напитками, толпы, совершая грабежи и насилия, направляли свои удары только в одну сторону, в сторону евреев, — разнузданность сразу останавливалась у порога домов христиан»2.
Первый погром произошёл в Елизаветграде, 15 апреля. «Беспорядки усилились, когда из окрестных селений прибыли крестьяне, чтобы поживиться добром евреев». Сперва войска, по неуверенности, бездействовали, наконец «значительным кавалерийским силам удалось прекратить погром»3. «Прибытие свежих войск положило конец погрому»4. «Изнасилований и убийств в этом погроме не было»5. По другим данным: «один еврей убит. Погром был подавлен 17 апреля войсками, стрелявшими в толпу громил»6. — Однако «из Елизаветграда движение перекинулось в соседние селения; в большинстве случаев беспорядки ограничились разгромом шинков». А через неделю погром случился в Ананьевском уезде Одесской губ., затем в самом Ананьеве, «где движение было вызвано неким мещанином, распространявшим слух, будто царь убит евреями, и есть приказание об избиении евреев, но власти это скрывают»7. 23 апреля возникла погромная вспышка в Киеве, но вскоре остановлена военными силами. Однако 26 апреля в Киеве разразился новый погром, и ещё на следующий день, и перекинулся на киевские предместья, — и это был самый сильный погром изо всей череды их; но они «обошлись без человеческих жертв»8. (Другой том той же Энциклопедии сообщает, напротив, что «несколько евреев было убито»9.)
После Киева погромы произошли ещё в полусотне поселений Киевской губернии, при этом «имущество евреев подверглось разграблению, а в единичных случаях произошло и избиение». В конце апреля же произошёл погром в Конотопе, «учинённый, главным образом, рабочими и мастеровыми железной дороги и сопровождавшийся одной человеческой жертвой; в Конотопе были случаи самообороны со стороны евреев». Ещё был отголосок киевского погрома в Жмеринке, в «нескольких селениях Черниговской губернии», в начале мая — в местечке Смела, где «он был подавлен прибывшими войсками на другой день» («разграблен... магазин готового платья»). Отголосками в течение мая, ещё и в начале лета погромы вспыхивали в Екатеринославской и Полтавской губерниях, в отдельных местах (Александровск, Ромны, Нежин, Переяславль, Борисов). «Незначительные беспорядки произошли кое-где в Мелитопольском уезде. Были случаи, когда крестьяне тотчас же возмещали евреям убытки»10.
«Движение в Кишинёве, возникшее было 20 апреля, было подавлено в зародыше»11. По всей Белоруссии ни в том, ни в следующих годах погромов не было12, хотя в Минске возникла паника среди евреев при слухах о погромах в Юго-Западном крае — по полной неожиданности явления13.
Затем и в Одессе. Именно Одесса, единственная, уже знала в XIX веке еврейские погромы — в 1821, 1859 и 1871 годах. «Это были случайные явления, вызывавшиеся, главным образом, недружелюбием к евреям со стороны местного греческого населения»14, то есть торговой конкуренцией евреев и греков, в 1871 году — трёхдневный погром сотен еврейских шинков, лавок и домов, но без человеческих жертв.
Об этом погроме подробнее пишет И. Г. Оршанский и свидетельствует, что еврейское имущество именно уничтожалось: кучи часов от ювелира — не воровали, а выносили на мостовую и разбивали. Он соглашается, что «нерв» погрома был — вражда к евреям со стороны греков-купцов, особенно вследствие того, что после Крымской войны одесские евреи отбили у греков торговлю бакалейными и колониальными товарами. Но было и «всеобщее нерасположение к евреям со стороны христианского населения Одессы... Вражда эта обнаруживалась гораздо сознательнее и глубже у интеллигентного и зажиточного класса, чем у рабочего простонародья». Однако ведь уживаются в Одессе разные народности, «почему же одни евреи вызывают всеобщее к себе нерасположение, переходящее при случае в жестокую ненависть?» Один гимназический учитель объяснял своему классу: «Евреи "стали в неправильные экономические отношения к остальному населению"». Оршанский возражает: такое объяснение снимает «бремя тяжкой моральной ответственности». Сам же он видит причину и в психологическом влиянии российского законодательства, выделяющего евреев тем, что кладёт только и именно на них ограничения. А в попытке евреев вырываться из ограничений люди видят «нахальство, ненасытность и захват»15.
Так вот теперь, в 1881, одесская администрация, уже имея опыт, которого не имели другие местные власти, — сразу подавила возобновлявшиеся несколько раз беспорядки, и «массы громил были помещены на судах, отведенных от берега»16, — весьма находчивый приём. (В противоречие с дореволюционной, Энциклопедия современная пишет, что и в этот раз погром в Одессе продолжался три дня17.)
Дореволюционная Энциклопедия признаёт, что «правительство считало необходимым решительно подавлять попытки насилий над евреями»18, так оно и было, новый министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев, сменивший Лорис-Меликова с мая 1881, твёрдо проводил усмирение погромщиков, хотя справиться с возникшими беспорядками «эпидемической силы», при полной неожиданности события, крайней малочисленности тогдашней российской полиции (несопоставимо даже с западноевропейскими полицейскими штатами, а тем более советскими) и редкой дислокацией военных гарнизонов в тех местах, — было нелегко. «Для защиты евреев против погромщиков было употреблено огнестрельное оружие»19. Была и стрельба в толпу, были и застреленные. Например, в Борисове «солдаты стреляли и убили несколько крестьян»20. Также и «в Нежине войска остановили погром, открыв огонь по толпе крестьян-погромщиков; несколько человек было убито и ранено»21. В Киеве было арестовано 1400 человек22. — Всё вместе создаёт весьма энергичную картину. Но правительство признавало и недостаточную свою оперативность. Официальное заявление гласило, что в киевском погроме «меры к обузданию толпы не были приняты достаточно своевременно и энергично»23. В июне 1881 директор департамента полиции В. К. Плеве в докладе Государю о положении в Киевской губернии называл «одною из причин "развития беспорядков и не вполне быстрого их подавления"» — то, что военный суд «отнёсся к обвиняемым крайне снисходительно, а к делу весьма поверхностно». Александр III сделал на докладе пометку: «Это не простительно»24.
Но и по горячим следам и позже не обошлось без обвинений, что погромы были подстроены самим правительством, — обвинение совершенно необоснованное и тем более нелепое, что в апреле 1881 правительство возглавлял всё тот же либерал-реформатор Лорис-Меликов и в высшей администрации стояли его люди. После 1917 группа исследователей — С. Дубнов, Г. Красный-Адмони и С. Лозинский — тщательно искали доказательств по всем открывшимся государственным архивам — и нашли только противоположное, начиная с того, что энергичного расследования требовал сам Александр III. (Но кто-то безымянный изобрёл и пустил по миру ядовитую клевету: будто Александр III — неизвестно кому, неизвестно когда и при каких обстоятельствах — сказал: «А я, признаться, сам рад, когда бьют евреев!» И — принялось, печаталось в эмигрантских освобожденческих брошюрах, вошло в либеральный фольклор, и даже вот через 100 лет, поныне, это выныривает в публикациях как историческая достоверность25. И даже в Энциклопедии: «Власти действовали в тесном контакте с приехавшими»26, то есть не местными. Да уж если и Толстому в Ясной Поляне было «очевидно»: всё дело у властей в руках. «Захотят — накликают погром, не захотят — и погрома не будет»27.)
На самом же деле не только не было подстрекательства со стороны правительства, но и, как отмечает Гессен: «возникновение в короткий срок на огромной площади множества погромных дружин и самое свойство их выступлений устраняют мысль о наличии единого организационного центра»28.
А вот и ещё привременное живое свидетельство, и с довольно неожиданной стороны — из чернопередельского «рабочего листка», то есть прокламации к народу, в июне 1881. Революционный листок описывает картину так: «Не только все губернаторы, но и всякие другие чиновники, полицейские, войско, попы, земства, газетчики — все вступились за кулаков-евреев... Правительство охраняет личность и имущество евреев», от губернаторов объявлены угрозы, «что с виновниками беспорядков будет поступлено по всей строгости законов... Полицейские высматривали людей, которые были в толпе [погромщиков], арестовывали их, волокли в участок... Солдаты и казаки расправлялись посредством прикладов и нагаек... били народ ружьями и нагайками... Кого отдали под суд и упекли в тюрьму и на каторгу, а других... выдрали розгами там же в полиции»29.
Через год, в 1882, весной же, «погромы возобновились, но уже не в таком числе и не в таких размерах, как в предыдущем»30. «Особенно тяжёлый погром пережили евреи г. Балты», беспорядки произошли также в Балтском уезде и ещё в нескольких. «Однако и по числу случаев, и по своему характеру беспорядки 1882 г. в значительной степени уступают движению 1881 г., — истребление имущества евреев не было столь частым явлением»31. — Дореволюционная Еврейская энциклопедия сообщает, что в Балте во время погрома убит один еврей32.
Известный еврей-современник писал: в погромах 80-х годов «грабили несчастных евреев, их били, но не убивали»33. (По другим источникам, зафиксировано 6-7 смертей.) Тогда, в 80-90-е годы, никто не упоминал массовых убийств и изнасилований. Однако прошло более полувека — и многие публицисты, не имеющие нужды слишком копаться в давних российских фактах, зато имеющие обширную доверчивую аудиторию, стали писать уже о массовых и преднамеренных зверствах. Например, читаем в многократно изданной книге М. Рейзина: что погромы 1881 привели «к изнасилованию женщин, убийству и искалечению тысяч мужчин, женщин и детей. Позже выяснилось, что эти беспорядки вдохновило и продумало само правительство, которое подстрекало погромщиков и препятствовало евреям в их самозащите»34.
А Г. Б. Слиозберг, так разумно же знакомый с деятельностью российского государственного аппарата, — за границей в 1933 внезапно заявил, что погромы 1881 возникли не снизу, а сверху, от министра Игнатьева (который тогда и министром ещё не был, отказала память старику), и «нет... сомнения, что уже тогда нити погромной работы могли бы быть найдены в Департаменте Полиции»35, — так и опытный юрист позволил себе опасную и дурную безосновательность.
Да вот — и в серьёзном нынешнем еврейском журнале, от современного автора мы узнаём, вопреки всем фактам и без привлечения новых документов: и что в Одессе в 1881 состоялся «трёхдневный погром»; и что в балтском погроме было «прямо[е] участи[е] солдат и полицейских», «убито и тяжело ранено 40 евреев, легко ранено 170»36. (Мы только что прочли в старой Еврейской энциклопедии: в Балте убит один еврей, а ранено — несколько. А в новой, через век от события, читаем: в Балте «к погромщикам присоединились солдаты... Несколько евреев было убито, сотни ранены, многие женщины изнасилованы». О погроме в Киеве: «около 20 женщин изнасиловано»37.) Погромы — слишком дикая и страшная форма расправы, чтобы ещё манипулировать цифрами жертв.
И вот — закидано, заметено — и надо снова начинать раскопки?
Причины тех первых погромов настойчиво исследовались и обсуждались современниками. Ещё в 1872, после одесского погрома, генерал-губернатор Юго-Западного края предупреждал в докладе, что подобное событие может повториться и в его крае, ибо «здесь ненависть и вражда к евреям имеют историческую почву и только материальная от них зависимость крестьян в настоящем удерживает, вместе с мерами администрации, взрыв негодования русского населения против еврейского племени». Генерал-губернатор свёл суть дела к экономике: «подсчитал и расценил торгово-промышленное имущество, принадлежащее евреям в Юго-Западном крае, а вместе с тем указал на то, что, усиленно занявшись арендой помещичьих земель, евреи переуступали эти земли крестьянам на очень тяжёлых условиях». И такая причинная связь «получила общее признание в погромный восемьдесят первый год»38.
Весной 1881 докладывал Государю также и Лорис-Меликов: «В основании настоящих беспорядков лежит глубокая ненависть местного населения к поработившим его евреям, но этим несомненно воспользовались злонамеренные люди»39.
Так объясняли тогда и газеты. «Рассматривая причины, вызвавшие погромы, лишь немногие органы периодической прессы упомянули о племенной и религиозной ненависти; остальные считали, что погромное движение возникло на экономической почве; при этом одни усматривали в буйствах протест, направленный специально против евреев в виду их экономического господства над русским населением», другие — что народная масса вообще экономически стеснена, «искала, на ком излить свой гнев», — и таким объектом подошли евреи из-за своего бесправия40. Современник тех погромов упомянутый просветитель В. Португалов тоже «в еврейских погромах 1880-х гг. ...видел выражение протеста крестьян и городской бедноты против социальной несправедливости»41.
Спустя десятилетия Ю. И. Гессен и подтверждает, что «еврейское население южных губерний» всё же находило «источники к существованию у евреев-капиталистов, между тем местное крестьянство переживало чрезвычайно тяжёлые времена»: не имело достаточно земли, «чему отчасти содействовали богатые евреи, арендуя помещичьи земли и тем возвышая арендную плату, непосильную для крестьян»42.
Не упустим и ещё одного свидетеля, известного своим беспристрастием и вдумчивостью, которого никто не упрекал в «реакционности» или «антисемитизме», — Глеба Успенского. В начале 80-х годов он писал: «Евреи были избиты именно потому, что наживались чужою нуждой, чужим трудом, а не вырабатывали хлеб своими руками»; «под палками и кнутами... ведь вот всё вытерпел народ — и татарщину, и неметчину, а стал его жид донимать рублём — не вытерпел!»43.
Но вот что отметим. Когда вскоре вослед погромам, в начале мая 1881, к Александру III пришла депутация видных столичных евреев во главе с бароном Г. Гинцбургом, Государь уверенно оценил, что «в преступных беспорядках на юге России евреи служат только предлогом, что это дело рук анархистов»44. И в тех же днях брат царя в. кн. Владимир Александрович заявил тому же Гинцбургу: что «беспорядки, как теперь обнаружено правительством, имеют своим источником не возбуждение исключительно против евреев, а стремления к произведению смут вообще». Также и генерал-губернатор Юго-Западного края докладывал, что «общее возбуждённое состояние населения обязано пропагандистам»45. И в этом власти оказались осведомлены. Столь скорые от них заявления показывают, что власти не роняли сроков в расследовании. Но по обычному недоразумию тогдашней российской администрации, непониманию ею роли гласности, — не довели результатов расследования до публичности. Слиозберг ставит это центральным властям в упрёк: почему они не сделали «попыток оправдаться от обвинения в допущении погромов?»46 (Так-то так, упрёк справедлив. Но ведь обвиняли правительство, как мы видели, и в нарочитом поджигании, и в руководстве погромами. Нелепо начинать с доказательства, что ты не преступник.)
А — не всем хотелось поверить в подстрекательство от революционеров. Вот вспоминает еврей-мемуарист из Минска: для евреев Александр II не был «Освободителем» — он не уничтожил черты оседлости, и всё же евреи искренно горевали при его смерти, однако и ни одного дурного слова не выговаривая против революционеров, с уважением о них, что ими двигали героизм и чистота помыслов. И при весенне-летних погромах 1881 года никак не верили, что подстрекали к ним социалисты: это всё — от нового царя и его правительства. «Правительство желает погромов, оно должно иметь козла отпущения». И когда потом уже достоверные свидетели с юга точно подтверждали, что то подстраивали социалисты, — продолжали верить, что это вина правительства47.
Однако к началу XX века тщательные авторы уже признавали: «В печати имеются сведения об участии в погромах отдельных членов партии Народной Воли, но размеры этого участия ещё не выяснены... Судя по партийному органу, члены партии считали погромы соответствующими видам революционного движения; предполагалось, что погромы приучают народ к революционным выступлениям»48; «что движение, которое легче всего было направить против евреев, в своём дальнейшем развитии обрушится на дворян и чиновников. В соответствии с этим были приготовлены прокламации, призывавшие к нападению на евреев»49. Сегодня-то об этом как общеизвестном уже говорится бегло: «активная пропаганда народников (как членов "Народной Воли", так и "Чёрного Передела"), готовых поднять народное движение на какой угодно почве, в том числе и антисемитской»50.
Из эмиграции тогда приветствовал начавшиеся погромы и неуёмный Ткачёв, предшественник Ленина по заговорной тактике.
Народовольцы (и ослабшие «чернопередельцы») и не могли долго ждать после того, как убийство царя не вызвало предвидимой и ожидаемой ими мгновенной всеобщей революции. При той растерянности умов, какая возникла в народной массе после убийства царя-Освободителя, — не слишком-то большой и толчок требовался, чтобы шатание умов переклонилось в какую-то сторону.
При общей тогда непросвещённости этот переклон мог, вероятно, произойти по-разному. (Например, в те недели было и такое народное толкование, что царь убит дворянами в месть за освобождение крестьян.) На Украине существовали, и мотивы противоеврейские. Первые движения весной 1881 ещё, возможно, предвосхитили умысел народовольцев — но тут же и надоумили, в какую сторону следует дуть. Пошло против евреев — так не отстать от народа! движение из недр масс — как же не использовать? Бей евреев, а там доберёмся и до помещиков! И неудавшиеся погромы в Одессе и Екатеринославе скорее всего раздувались уже народниками. А движение погромщиков именно вдоль железных дорог и участие в погромах именно железнодорожных рабочих — позволяет предположить подстрекательство легкоподвижных агитаторов, особенно с этим возбуждающим слухом, что «скрывают приказ царя»: за убийство его отца бить именно евреев. (Прокурор одесской судебной палаты так и выделил, «что, совершая еврейские погромы, народ был вполне убеждён в законности своих действий, твёрдо веруя в существование Царского указа, разрешающего и даже предписывающего истребление еврейского имущества»51. И, по Гессену, тут действовало «укоренившееся в народе сознание, что еврей стоит вне закона, что власть не может выступить против народа, защищая еврея»52. Это — призрачное — представление и хотели использовать народовольцы.)
Для истории сохранилось и несколько таких революционных листков. Такова — листовка 30 августа 1881, подписанная Исполнительным Комитетом Народной Воли (и из типографии Народной Воли), сразу по-украински: «Хто забрав у своi рукi землi, лiса, та корчми? — Жиди. — У кого мужик, часом скрiзь слезы, просить доступитьця до свого лану..? — У жидю. — Куди ни глянешь, до чого нi приступит, — жиди усюди. Жид чоловiка лае, вiн его обманюе, пье его кров»... И кончается призывом: «Пiдиймайтесь-же честнi робочi люде!...»53 И потом в газетке «Народная Воля» № 6: «Всё внимание обороняющегося народа сосредоточено теперь на купцах, шинкарях, ростовщиках, словом на евреях, этой местной "буржуазии", поспешно и страстно, как нигде, обирающей рабочий люд». И вослед, в приложении к Листку Народной Воли (уже 1883), несколько «поправляясь»: «погромы — начало всенародного движения, "но не против евреев как евреев, а против 'жидив', т. е. народных эксплуататоров"»54. И в упомянутом уже листке «Зерно» чернопередельцев: «Невтерпёж стало рабочему люду еврейское обирательство. Куда ни пойдёт он, почти повсюду наталкивается на еврея-кулака. Еврей держит трактиры и кабаки, еврей землю снимает у помещика и потом втридорога сдаёт её в аренду крестьянину, он и хлеб скупает на корню, и ростовщичеством занимается, да при том дерёт такие проценты, что народ прямо назвал их "жидовскими"... “Это кровь наша!" говорили крестьяне полицейским чиновникам, которые пришли забрать у них назад еврейское имущество». Но та же «поправка» и у «Зерна»: «... и среди евреев далеко не все богаты... не все они кулаки... Отбросьте же вражду к иноплеменникам и иноверцам» — а соединяйтесь с ними «против общего врага»: царя, полиции, помещиков и капиталистов55.
Только «поправки» эти пришли уже поздно. Такие листовки размножались потом и в Елизаветграде и других городах Юга, и «Южнорусским Рабочим Союзом» в Киеве, — уже и миновали погромы, а народники всё раскачивали их ещё и в 1883, надеясь возобновить, а через них — размахнуть всероссийскую революцию.
Погромная волна на Юге вызвала, конечно, обширные отклики в привременной столичной прессе. Также и в «реакционных» «Московских ведомостях» М. Н. Катков, и всегда защищавший евреев, клеймил погромы как исходящие от «злокозненных интриганов», «которые умышленно затемняют народное сознание, заставляя решать еврейский вопрос не путём всестороннего изучения, а помощью "поднятых кулаков"»56.
Выделились статьи писателей. И. С. Аксаков, постоянный противник полной эмансипации евреев, ещё в конце 50-х годов пытался удержать правительство «от слишком смелых шагов» на этом пути. Когда вышел закон о предоставлении государственной службы евреям с учёными степенями, он выступил с возражениями (1862): что евреи — «горсть людей, совершенно отрицающих христианское учение, христианский идеал и кодекс нравственности (следовательно все основы общественного быта страны), и исповедующих учение враждебное и противоположное». Он не допускал уравнение евреев в правах политических, хотя вполне допускал их уравнение в правах чисто гражданских, чтобы еврейскому народу «обеспечена была полная свобода быта, самоуправления, развития, просвещения, торговли... даже... допущение их на жительство по всей России». В 1867 писал, что экономически «не об эмансипации евреев следует толковать, а об эмансипации русских от евреев». Отмечал глухое равнодушие либеральной печати к крестьянскому состоянию и нуждам. И теперь волну погромов 1881 Аксаков объяснил проявлением народного гнева против «гнёта еврейства над русским местным народом», отчего при погромах — «отсутствие грабежа», только разгром имущества и «какое-то простодушное убеждение в правоте своих действии»; и повторял, что следует ставить вопрос «не о равноправности евреев с христианами, а о равноправности христиан с евреями, об устранении бесправности русского населения пред евреями»57.
Статья М. Е. Салтыкова-Щедрина, напротив, была исполнена негодования: «История никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжёлого, более чуждого человечности, более мучительного, нежели вопрос еврейский... Нет ничего бесчеловечнее и безумнее предания, выходящего из темных ущелий далёкого прошлого... переносящего клеймо позора, отчуждения и ненависти... Что бы еврей ни предпринял, он всегда остаётся стигматизированным»58. Щедрин не отрицал, «что из евреев вербуется значительный контингент ростовщиков и эксплуататоров разного рода», но спрашивал: как же можно за счёт одного типа переносить обвинение на всё еврейское племя?59
Озирая всю тогдашнюю дискуссию, нынешний еврейский автор пишет: «либеральная и, говоря условно, прогрессивная печать выгораживала громил»60. То же заключает и дореволюционная Еврейская энциклопедия: «Но и в прогрессивных кругах сочувствия к еврейскому народному горю не было проявлено в достаточной мере... взглянули на эту катастрофу с точки зрения насильников, в лице которых представлялся обездоленный крестьянин, совершенно игнорируя нравственные страдания и материальное положение погромленного еврейского народа». И даже радикальные «Отечественные записки» оценивали так: народ восстал против евреев за то, что они «взяли на себя роль пионера капитализма, за то, что они живут по новой правде и широкою рукою черпают из этого нового источника благоустроение собственного благополучия на несчастие околодка», а потому «необходимо, чтобы "народ был ограждён от еврея, а еврей от народа", а для этого надо улучшить положение крестьян»61.
Сочувственный к евреям писатель Д. Мордовцев в «Письме христианина по еврейскому вопросу», в еврейском журнале «Рассвет», пессимистически призывал евреев «эмигрировать в Палестину и Америку, видя лишь в этом решение еврейского вопроса в России»62.
В еврейской публицистике и воспоминаниях этого периода высказывалась обида: ведь печатные выступления против евреев, как с правой, так и с революционно-левой стороны, следовали непосредственно за погромами. А вскоре (из-за погромов тем более энергично) и правительство вновь усилит ограничительные меры против евреев. Эту обиду нужно отметить и понять.
Но в позиции правительства следует разобраться объёмно. В сферах правительственно-административных шли и дискуссии, и искались общие решения проблемы. Новый министр внутренних дел Н. П. Игнатьев в докладе Государю обрисовывал её объём за всё минувшее царствование: «Признавая вредные для христианского населения страны последствия экономической деятельности евреев, их племенной замкнутости и религиозного фанатизма, правительство в последние 20 лет целым рядом предпринятых мер старалось способствовать слиянию евреев с остальным населением и почти уравняло евреев в правах с коренными жителями». Однако, нынешнее антиеврейское движение «"неопровержимо доказывает, что, несмотря на все старания правительства, ненормальность отношений между еврейским и коренным населением этих местностей продолжает существовать по-прежнему", благодаря обстоятельствам экономического характера: со времени смягчения правовых ограничений евреи захватили в свои руки не только торговлю и промыслы, но приобрели значительную поземельную собственность, "причём, благодаря сплочённости и солидарности, они, за немногими исключениями, направили все свои усилия не к увеличению производительных сил государства, а к эксплуатации преимущественно беднейших классов окружающего населения"». И теперь, подавив беспорядки, оградив евреев от насилия, «представляется "справедливым и неотложным принять не менее энергичные меры к устранению нынешних ненормальных условий... между коренными жителями и евреями, и для ограждения населения от той вредной деятельности евреев"»63.
И, соответственно тому, в ноябре 1881, были образованы в 15 губерниях черты оседлости, а также в Харьковской64 — губернские комиссии «из представителей от всех сословий и обществ (не исключая еврейских), которые и должны были осветить еврейский вопрос и высказать свои мысли об его разрешении»65. А предлагалось комиссиям ответить, среди многих сугубо фактических, и на такие вопросы: «Какие вообще стороны экономической деятельности евреев особенно вредно влияют на быт коренного населения данных местностей?» Какие затруднения мешают применять узаконения о евреях относительно покупки и арендования земель, торговли крепкими напитками, ростовщичества? Какие изменения признавались бы необходимыми, дабы устранить обход евреями законов? «Какие вообще следовало [бы] принять меры законодательные и административные, дабы парализовать вредное влияние евреев» в разных родах экономической деятельности?66 Созданная двумя годами позже либеральная «Паленская» межминистерская «Высшая комиссия» по пересмотру законов о евреях отметила, что в этой программе, заданной губернским комиссиям, как бы заранее были уже и признаны — «вред от евреев, их дурные качества и свойства»67.
Однако и сами администраторы, воспитанные александровской бурно-реформенной эпохой, были многие основательно либеральны, и ещё же состояли в тех комиссиях общественные участники. И министерство Игнатьева получило изрядный разнобой ответов. Некоторые комиссии высказывались за уничтожение черты оседлости. «Отдельные же члены [комиссий] — и их было не мало» — признали единственным правильным решением еврейского вопроса — отмену вообще всех ограничений68. — Напротив, виленская комиссия формулировала, что евреи «овладели экономическим господством, "благодаря ошибочно понятой общечеловеческой идее равноправности, вредно применённой по отношению иудейства в ущерб коренной народности"»; еврейский закон дозволяет «пользоваться всякою слабостью и доверчивостью иноверца». «Пусть евреи отрекутся от своей замкнутости и обособленности, пусть откроют тайники своей общественной организации, допустят свет туда, где посторонним лицам представляется лишь мрак, и только тогда можно будет думать об открытии евреям новых сфер деятельности, без опасения, что евреи желают пользоваться выгодами национальности, не будучи членами нации и не неся на себе долю национального бремени»69.
«В отношении проживания в деревнях и сёлах комиссии признали необходимым ограничить права евреев»: или вовсе запретить там жить, или обусловить согласием сельских обществ. Права владения недвижимостью вне городов и местечек — одни комиссии предлагали вовсе лишить евреев, другие — установить ограничения. Наибольшее единодушие проявили комиссии в том, чтобы запретить евреям питейную торговлю в деревнях. Министерство собирало мнения и от губернаторов и, «за редкими исключениями, отзывы местных властей были неблагоприятны для евреев»: изыскивать, как оградить христианское население от столь надменного племени как еврейское»; «от еврейского племени нельзя ожидать, чтобы оно посвятило свои дарования... на пользу родины»; «талмудическая нравственность не ставит евреям никаких преград, ежели дело идёт о наживе на счёт иноплеменника». Но, например, харьковский генерал-губернатор не считал возможным предпринимать ограничительные меры против всего еврейского населения, «без различия правого от виноватого»; он предлагал: «расширить право передвижения евреев и распространить среди них просвещение»70.
Той же осенью по представлению Игнатьева был учреждён специальный (уже девятый по счёту) «Комитет о евреях» (из троих постоянных членов, из них двое профессоров), с задачей: обработать материалы губернских комиссий и составить из того единый законопроект71. (Существовавшая же с 1872 «Комиссия по устройству быта евреев», есть восьмой комитет, была вскоре упразднена, «по несоответствию её назначения с настоящим положением еврейского вопроса».) Новый Комитет исшёл из убеждения, что цель слияния евреев с прочим населением, к чему правительство стремилось последние 25 лет, — оказалась недодостижимой72. Поэтому «трудность разрешения запутанного еврейского вопроса вынуждает обратиться за указанием к старине, к тому времени, когда разные новшества ещё не проникли ни в чужеземное, ни в наше законодательство и не успели ещё принести с собой тех печальных последствий, которые обыкновенно наступают, когда к данной стране... применяются начала, противные духу народному». Евреи издавна считались инородцами и должны считаться таковыми73.
Комментирует Гессен: «дальше... не могла пойти самая реакционная мысль». А: если уж заботиться о национальных устоях, то за минувшие 20 лет можно было позаботиться о подлинном освобождении крестьянства.
И правда же: Александрово освобождение крестьян — дальше разворачивалось в смутной, недоконченной и развращающей крестьян обстановке.
Однако: «в правительственных кругах ещё находились люди, которые не считали возможным вообще изменить политике предшествующего царствования»74, — и они были на крупных постах, и сильны. И часть министров воспротивилась предложениям Игнатьева. Видя сопротивление, он разбил предлагаемые меры на коренные (и потому требующие нормального процесса, продвижения через правительство и Государственный Совет) и временные, которые по закону допустимо было принять и ускоренным, упрощённым порядком. «Дабы сельское население убедилось, что правительство защищает его от эксплуатации евреев», — воспретить евреям постоянное проживание вне городов и местечек (где и «правительство бессильно защищать их от погромов в разбросанных деревнях»), воспретить покупать и арендовать там недвижимость, также и торговать спиртными напитками. А по отношению к уже живущим там евреям: предоставить сельским обществам право «выселять евреев из сёл по приговорам сельских сходов». — Но другие министры, особенно министр финансов Н. Х. Бунге и министр юстиции Д. Н. Набоков, не дали Игнатьеву осуществить эти его меры: отклонили законопроект, опираясь на то, что нельзя принимать столь обширные запретительные меры, «не обсудив их обычным законодательным порядком»75.
Вот и толкуй о безграничном злостном произволе российского самодержавия.
Коренные меры Игнатьева не прошли, а временные прошли в сильно усечённом виде. Отвергнуты были: возможность высылки из деревень уже живущих там евреев; запрет им заниматься там питейной торговлей; и — запрет аренды и покупки земель. И только под опасением, что вокруг Пасхи 1882 погромы могут повториться, — было принято, и как временная же мера, до полной разработки всех законов о евреях: запретить евреям вновь, отныне поселяться и вступать во владение или пользоваться недвижимым имуществом вне городов и местечек, то есть в сёлах, а также «торговать по воскресениям и христианским праздникам»76. На тамошнюю недвижимость «приостановить временно совершение купчих крепостей и закладных на имя евреев... засвидетельствование... арендных договоров на недвижимые имущества... доверенностей на управление и распоряжение сими имуществами»77. Этот обломок от всех задуманных Игнатьевым мер был утверждён 3 мая 1882 как «Временные правила» (известные как «майские»). Обломок — и Игнатьев через месяц уже вышел в отставку, созданный им «Комитет о евреях» прекратил своё недолгое существование, а новый министр внутренних дел граф Д. А. Толстой тотчас издал строгий циркуляр против возможных новых погромов, возлагая на губернские власти полную ответственность за своевременное предупреждение беспорядков78.
Таким образом, по «Временным правилам» 1882 евреи, поселившиеся в сельских местностях до 3 мая, не выселялись; их экономическая деятельность там существенно не ограничивалась. К тому же правила эти «применять лишь в губерниях постоянной оседлости евреев», не в губерниях глубинной России. Ограничения не распространялись и на врачей, адвокатов, инженеров, т. е. лиц, имеющих «право повсеместного жительства по образовательному цензу». Ограничения эти не касались также «существующих ныне еврейских колоний, занимающихся земледелием»; и ещё был немалый (а потом всё возраставший) перечень сельских посёлков, в которых «в изъятие» от «Временных правил» разрешено селиться евреям79.
Вослед изданию «Правил» потекли запросы с мест и в ответ им — сенатские разъяснения. Из них следовало, например: что «разъезды по сельским местностям, временные остановки и даже временное в них пребывание лиц, не имеющих право на постоянное пребывание, законом 3 мая 1882 г. не воспрещаются»; что «воспрещена аренда одних лишь земель и земельных угодий, аренда же всех прочих недвижимых имуществ, как то винокуренных заводов, оброчных статей, зданий для торговли и промыслов и квартир для жилья, не воспрещается»; также «Сенат признал дозволенным засвидетельствование лесорубочных договоров с евреями, хотя бы для вырубки леса назначался продолжительный срок и хотя бы покупщику леса предоставлено было пользование подлесной землёй»; и наконец, что нарушения закона 3 мая не подлежат уголовному преследованию80.
Разъяснения Сената нужно признать смягчительными, во многом и благожелательными, «в 1880-х гг. Сенат боролся с... произвольным толкованием законов»81. Однако сами эти правила, сам запрет «вновь селиться вне городов и местечек» и вновь «владеть недвижимостью крайне стеснили евреев в отношении винокурения», а «участие евреев в винокурении до издания временных правил 3 мая 1882 г. было весьма значительным»82.
Вот эта мера — ограничить евреев в сельской виноторговле, впервые намеченная ещё в 1804 и даже вот в 1882 осуществлённая лишь крайне частично, — разожгла повсеместное негодование на «исключительную жестокость» «Правил 3 мая». А правительство видело перед собой трудный выбор: расширение винного промысла при крестьянской слабости и углубление крестьянской нужды, или же ограничение свободного роста этого промысла, чтобы только жившие в сёлах евреи оставались, а новые бы не ехали. Его выбор — ограничение — был признан жестокостью. А — сколько евреев к 1882 году жило в сельских местностях? Мы уже встречались с послереволюционными оценками, при использовании государственных архивов: в деревнях жила одна треть всего еврейского населения «черты», в местечках — тоже треть, 29% в средних городах и 5% в крупных83. «Правила» — мешали теперь «деревенской» трети возрастать дальше?
Теперь — эти «майские правила» изображаются как решающий и бесповоротный репрессивный рубеж российской истории. Еврейский автор пишет: это был первый толчок к эмиграции! — сперва «внутренней» миграции, потом массовой заокеанской84. — Первая причина еврейской эмиграции — «игнатьевские "временные правила", насильственно выбросившие около миллиона евреев из сёл и деревень в города и местечки черты оседлости»85.
Протрём глаза: как же они выбросили, да ещё целый миллион? Они, кажется, только не допустили новых? Нет, нет! — уже подхвачено и покатилось: будто с 1882 евреям не только запретили жить в деревнях повсюду, но и во всех городах, кроме 13 губерний; что их вселяли назад в местечки «черты» — оттого и начался широкий отъезд евреев за границу86.
Остужающе можно было бы вспомнить. Что первую идею о еврейской эмиграции из России в Америку подал съезд Альянса (Всемирного Еврейского Союза) ещё в 1869 — с мыслью, что первые, кто устроятся там, с помощью Альянса и местных евреев, «стали бы... притягательным центром для русских единоверцев»87. Что «начало эмиграции [евреев из России] относится к середине 19 века, а значительное развитие... приобретает после погромов 1881 г. Но только с середины 90-х гг. эмиграция становится крупным явлением еврейской экономической жизни, принимает массовые размеры»88, — заметим: экономической жизни, а не политической.
Затем, поднимаясь на огляд всемирный: что иммиграция евреев в Соединённые Штаты была в XIX столетии огромным вековым и мировым историческим процессом. Что было три последовательных волны той еврейской эмиграции: сперва испано-португальская, потом немецкая (из Германии и Австро-Венгрии), лишь потом из Восточной Европы и России89. По причинам, о которых не здесь судить, в XIX веке происходило крупное историческое движение мирового еврейства в Соединённые Штаты, далеко-далеко не только из одной России. В аспекте предолгой еврейской истории трудно переоценить значение этой эмиграции.
А из Российской Империи «поток еврейской эмиграции шёл из всех губерний, входивших в состав черты оседлости, но наибольшее число эмигрантов давали Польша, Литва и Белоруссия»90, значит не с Украины, как раз и испытавшей погромы, — и причина была всё та же: скученность, создающая внутриеврейскую экономическую конкуренцию. — Более того, опираясь на российскую статистику, В. Тельников обращает наше внимание, что в два последние десятилетия века, как раз после погромов 1881-82 годов, переселение евреев из Западного края, где погромов не было, в Юго-Западный, где они были, — численно не уступало, если не превосходило, еврейские отъезды вовне из России91. И если в 1880 во внутренних губерниях жило, по официальным данным, 34 тысяч евреев, то по переписи 1897 —уже 315 тысяч, в 9 раз больше92.
Погромы 1881-82, конечно, вызвали шок — но даже по всей ли Украине? Например, Слиозберг пишет: «Погромы 1881 г. не разбудили евреев в Полтаве, и вскоре о них позабыли». В 80-е годы в Полтаве «еврейская молодёжь не знала о существовании еврейского вопроса, не чувствовала себя выделенной из русской молодёжи вообще»93. Погромы 1881-82, при их полной внезапности, могли казаться и бесповторными, а побеждала неизменная экономическая тяга евреев: расселяться гуда, где они живут реже.
Но что несомненно и неоспоримо: с рубежа 1881 года начался решительный отворот передового образованного еврейства от надежд на полное слияние со страной «Россия» и населением России. — Г. Аронсон с поспешностью заключает даже, что «разбил эти иллюзии ассимиляции» «одесский погром 1871 г.»94. Нет! никак ещё не он. — Но если, например, проследить биографии виднейших русских образованных евреев, то у многих мы заметим, что с рубежа 1881-82 резко изменилось их отношение к России и к возможностям полной ассимиляции. Хотя уже тогда выяснилась и не оспаривалась несомненная стихийность погромной волны и никак не была доказана причастность к ней властей, а напротив — революционных народников, однако не простили этих погромов именно русскому правительству — и уже никогда впредь. И хотя погромы происходили в основном от населения украинского — их не простили и навсегда связали с именем русским.
«Погромы 80-х годов... отрезвили многих [сторонников] ассимиляции» (но не всех, идея ассимиляции ещё оставалась жить). — И вот, иные еврейские публицисты уклонились в другую крайность: вообще невозможно евреям жить среди других народов, всегда будут смотреть как на чужих. И «палестинское движение... стало... "быстро расти"»95.
Именно под впечатлением погромов 1881 года одесский врач Лев Пинскер опубликовал (в 1882 в Берлине и анонимно) свою брошюру «Автоэмансипация. Призыв русского еврея к своим соплеменникам», «произведш[ую] огромное впечатление на русское и западно-европейское еврейство». То был воззыв о неискоренимой чуждости евреев окружающим народам96. Об этом мы будем говорить в главе 7-й.
П. Аксельрод уверяет, что и радикальная еврейская молодёжь именно тогда обнаружила, что русское общество вовсе не приняло их как своих, — и в эти годы они стали отходить от революционного движения. А вот это утверждение — видится очень-очень преждевременным. В революционных-то кругах, исключая названную народовольческую попытку, евреев всегда считали за самых своих.
Однако, вопреки охлаждению еврейской интеллигенции к ассимиляции, в правительственных кругах ещё продолжалась инерция эпохи Александра II, ещё и несколько лет не было полностью сменено сочувственное отношение к еврейской проблеме на жёстко-ограничительное. После годового министерствования графа Игнатьева, испытавшего столь устойчивое противостояние ему в еврейском вопросе от либеральных сил в верхах правительственных сфер, — была высочайше утверждена в начале 1883 «Высшая комиссия для: пересмотра действующих о евреях в Империи законов», или, как её именовали по председателю графу Палену, — «Паленская комиссия» (значит — десятый по счёту «еврейский комитет»). Она вобрала в себя полтора-два десятка лиц из высшей администрации, членов министерских советов, директоров департаментов (иные — со звучнейшими фамилиями, как Бестужев-Рюмин, Голицын, Сперанский), а также включила в себя семерых «экспертов из евреев» — влиятельнейших финансистов, как барон Гораций Гинцбург и Самуил Поляков, и видных общественных деятелей, как — Я. Гальперин, физиолог и публицист Н. Бакст («весьма возможно, что благоприятное отношение большинства членов комиссии к разрешению еврейского вопроса было вызвано в известной степени влиянием» Бакста) и раввин А. Драбкин97. Эти еврейские эксперты во многом и подготовили материал для рассмотрения комиссией.
Большинство Паленской комиссии выразило убеждение, что «конечная цель законодательства о евреях [должна быть] не что иное, как его упразднение», «существует лишь один исход и один путь, это — путь освободительный и объединяющий евреев со всем населением под сенью одних и тех же законов»98. (И действительно, редко что в российском законодательстве наслоилось так многосложно и противоречиво, как, за десятилетия, законы о евреях: 626 статей к 1885 году! И ещё потом добавлялись, и в Сенате то и дело исследовали и трактовали их формулировки...) Что если евреи даже и не выполняют государственных обязанностей в равной мере с другими, тем не менее нельзя «лишать еврея тех основ, на которых зиждется его бытие, его равноправие как подданного». Соглашаясь с тем, «что некоторые стороны внутренней еврейской жизни требуют реформы, что отдельные виды деятельности евреев представляют эксплуатацию окружающего населения», большинство комиссии осудило систему «репрессивных и исключительных мер». Комиссия ставила целью законодательства «уравнение прав евреев со всеми другими подданными», хотя и рекомендовала при этом «величайшую осторожность и постепенность»99.
Но практически комиссии удалось произвести лишь некоторые частные смягчения ограничительных законов. Наибольшие усилия её были направлены на смягчение «Временных правил» 1882, особенно в отношении аренды земли евреями. Комиссия строила доводы как бы в защиту не евреев, а помещиков: что запрет евреям арендовать помещичьи земли не только тормозит развитие сельскохозяйственных промыслов, но приводит к тому, что в Западном крае отдельные направления хозяйства остаются, к убытку помещиков, вовсе в бездействии: их некому брать, не находится желающих арендаторов. — Однако министр внутренних дел Д. А. Толстой согласился с меньшинством комиссии: запрета на новые земельно-арендные сделки не отменять100.
Паленская комиссия просуществовала 5 лет, до 1888, и в работе её постоянно сталкивалось либеральное большинство с консервативным меньшинством. Отначала «у графа Толстого не было намерения направить пересмотр законов непременно к репрессивным мерам» — и 5-летнее существование Паленской комиссии подтверждает это. В тот момент и «Государь не желал влиять лично на своё правительство в деле усугубления репрессий против евреев». Заступив на трон в столь драматичный момент, Александр III вовсе не проявил суеты ни в смене прежних либеральных чиновников, ни в выборе жёсткого государственного курса: он долго присматривался. «В течение всего царствования Александра III вопрос об общем пересмотре законодательства о евреях оставался открытым»101. Но к 1886-87 годам взгляд Государя уже склонялся в сторону отвердения частных ограничений к евреям — и так работа комиссии осталась без заметных результатов.
Одним из первых побуждений к более строгому контролю или стеснению евреев, нежели то было при его отце, мог послужить постоянный недобор евреев-призывников к отбыванию военной службы — пропорционально к призывникам-христианам очень заметный. — А по уставу 1874, отменившему рекрутчину, воинская повинность теперь раскладывалась на всех граждан без различия состояний, но с условием, что неспособные к службе заменяются: христиане — христианами, евреи — евреями. В случае евреев это правило осуществлялось с трудом. Тут была и прямая эмиграция призывников, и уклонения, использующие большую путаность и небрежность в учёте еврейского населения, в ведении метрических книг, в достоверности сведений о семейном положении призываемого и точного места жительства каждого. (Традиция всех этих неопределённостей тянулась от времён кагалов, и сознательно поддерживалась для облегчения платимой подати.) «В 1883 и 1884 гг. не редки были случаи, когда евреев-новобранцев, вопреки закону, арестовывали из одного предположения, что они могут скрыться»102. (Этот приём, впрочем, и раньше применялся местами к рекрутам-христианам.) Кое-где стали требовать с еврея-призывника фотокарточку, вообще в то время не употреблявшуюся. — А в 1886 был издан «весьма стеснительны[й]» закон «о некоторых мерах к обеспечению правильного исполнения евреями воинской повинности», установивший между другими мерами «300-рублёвый штраф с родственников за каждого уклонившегося от призыва еврея»103. — «С 1887 г. евреев-вольноопределяющихся [то есть использующих в ходе службы льготы образования] перестали допускать к держанию экзамена на офицерский чин»104. (При Александре II евреи могли получать офицерские чины.) Но офицерские должности военных врачей оставались открытыми для евреев постоянно.
Однако если сопоставить, что в те же годы от воинской повинности были вовсе освобождены до 20 миллионов других «инородцев» Империи, — то не следовало ли бы тогда освободить от неё и евреев, тем польготив за другие стеснения?... Или тут продолжалось наследие замысла Николая I — присоединить евреев к российской общности через военную службу? занять «бездельных»?
Наряду с тем евреи в массе вливались в общие учебные заведения. С 1876 по 1883 год число евреев в гимназиях и прогимназиях почти удвоилось, университетских же студентов с 1878 по 1886 — тоже за 8 лет, ушестерилось и достигло 14,5%105. Ещё и при конце царствования Александра II на то поступали от местных властей тревожные жалобы. — Так, в 1878 минский губернатор докладывал, «что, обладая денежными средствами, евреи лучше обставляют воспитание своих детей, чем русские, что материальное положение еврейских учащихся лучше того, в котором находятся христиане, а потому, чтобы еврейский элемент не взял перевеса над остальным населением, надо ввести процентную норму для приёма евреев в среднюю школу»106. — Затем, после волнений в некоторых южных гимназиях в 1880, с подобным же представлением выступил попечитель одесского учебного округа. В 1883 и 1885 — и два последовательных новороссийских (одесских) генерал-губернатора: что там произошло «переполнение учебных заведений евреями» и надо либо «ограничить число евреев в гимназиях и прогимназиях» пятнадцатью процентами «общего числа учеников», либо «более справедлив[ой] нормой, равной отношению еврейского населения к общему»107. (В 1881 в некоторых гимназиях одесского округа евреев состояло до 75% от общего числа учащихся108.) — в 1886 поступил доклад от харьковского губернатора, «жаловавшегося на наплыв евреев в общую школу»109.
Во всех этих случаях комитет министров не считал возможным принять ограничительные общие решения, лишь направлял доклады на рассмотрение в Паленскую комиссию, где они не получали поддержки.
А с 70-х годов проявилось преимущественное участие в революционном будоражении — именно студенчества. После убийства Александра II общее намерение подавить революционное движение не могло обойти и студенческие «гнёзда революции» (а уже подпитывали их и старшие классы гимназий). И тут возникла ещё та тревожная для правительства связь, что вместе с умножением евреев среди студенчества — заметно умножалось и их участие в революционном движении. Среди высших учебных заведений выделилась революционерством: Медико-Хирургическая (затем она Военно-Медицинская) Академия. А в неё — евреи особенно охотно шли. И уже в судебных процессах 70-х годов мелькают евреи-слушатели этой Академии.
И первой частной ограничительной мерой стал приказ 1882 года, чтобы среди поступающих в Военно-Медицинскую Академию евреи не составляли бы более 5%.
В 1883 такой же приказ последовал относительно Горного института, в 1884 — об институте Путей Сообщения110. — В 1885 был ограничен десятью процентами приём евреев в харьковский Технологический институт, а в 1886 — полностью прекращен их приём в харьковский Ветеринарный: так как «г. Харьков всегда был центром политической агитации, и пребывание в нём евреев в более или менее значительном числе представляется вообще нежелательным и даже опасным»111.
Так — мнили ослабить удары революционных волн.
В РОССИЙСКОМ РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ
Примечания к главе 5:
1. Еврейская Энциклопедия (далее — ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906-1913, т. 12, с. 611.
2. Ю. Гессен. История еврейского народа в России: В 2-х т., т. 2, Л., 1927, с. 215-216.
3. Ю. Гессен, т. 2, с. 216-217.
4. ЕЭ, т. 12, с. 612.
5. Л. Прайсман. Погромы и самооборона // "22": Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1986/87, № 51, с. 174.
6. Краткая Еврейская Энциклопедия (далее — КЕЭ): 1976 — ... [продолж. изд.], т. 6, Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1992, с. 562.
7. ЕЭ, т, 12, с. 612.
8. КЕЭ, т. 4, с. 256.
9. КЕЭ, т. 6, с. 562.
10. ЕЭ, т. 12, с. 612-613.
11. Там же, с. 612.
12. КЕЭ, т. 1, с. 325.
13. С. Гинзбург. Настроения еврейской молодёжи в 80-х годах прошлого столетия // Еврейский мир: Сб. II (далее — ЕМ-2). Нью-Йорк: Союз русских евреев в Нью-Йорке, 1944, с. 383.
14. ЕЭ, т. 12, с. 611.
15. И. Оршанский. Евреи в России: Очерки и исследования. Вып. 1, СПб., 1872, с. 212-222.
16. ЕЭ, т. 12, с. 613.
17. КЕЭ, т. 6, с. 562.
18. ЕЭ, т. l, c. 826.
19. Ю. Гессен, т. 2, с. 222.
20. ЕЭ, т. 12, с. 613.
21. КЕЭ, т. 6, с. 562-563.
22. С. М. Дубнов. Новейшая История. От французской революции 1789 года до мировой войны 1914 года: В 3-х т. т. 3 (1881-1914), Берлин: Грани, 1923, с. 107 //Всеобщая История Еврейского Народа от древнейших времен до настоящего.
23. ЕЭ, т. 6, с. 612.
24. Р. Кантор. Александр III о еврейских погромах 1881-1883 гг. // Еврейская летопись*: Сб. 1, М.; Пд.: Радуга, 1923, с. 154.
25. А. Львов // Новая газета, Нью-Йорк, 1981, № 70, 5-11 сент., с. 26.
26. КЕЭ, т. 6, с. 563.
27. Международная еврейская газета, 1992, март, № 6 (70), с. 7.
28. Ю. Гессен, т. 2, с. 215.
29. Зерно: Рабочий листок, июнь 1881, №3 // Историко-Революционный сборник / Под ред. В. И. Невского: В 3-х т., М.; Л.: ГИЗ, 1924-1926 (далее — ИРС), т. 2, с. 360-361.
30. Ю. Гессен, т. 2, с. 217.
31. ЕЭ, т. 12, с. 614.
32. ЕЭ, т. 3, с. 723.
33. М. Кроль. Кишиневский погром 1903 года и Кишиневский погромный процесс // ЕМ-2, с. 370.
34. Max Raisin. A History of the Jews In Modern Times. 2nd ed., New York: Hebrew Publishing Company. 1923, p. 163.
35. Г. Б. Слиозберг. Дела минувших дней: Записки русского еврея: В 3-х т. Париж, 1933-1934, т. 1, с. 118: т. 3, с. 53.
36. Прайсман // «22», 1986, № 51. с. 175.
37. КЕЭ, т. 6, с. 562-563.
38. Ю. Гессен, т. 2, с. 216, 220.
39. Кантор // Еврейская летопись*, Сб. 1, М.; Пд.: Радуга, 1923, с. 152.
40. Ю. Гессен, т. 2, с. 218. 192.
41. КЕЭ, т. 6, с. 692.
42. Ю. Гессен, т. 2, с. 219-220.
43. Глеб Успенский. Власть земли. Л.: Худож. лит., 1967, с. 67, 88.
44. ЕЭ*, т. 1, с. 826.
45. ЕЭ*, т. 12, с. 614.
46. Слиозберг, т. 1, с. 106.
47. А. Лесин. Эпизоды из моей жизни // ЕМ- 2, с. 385-387.
48. ЕЭ, т. 12, с. 617-618.
49. Ю. Гессен, т. 2, с. 218.
50. Прайсман // «22», 1986, № 51, с. 173.
51. ЕЭ*, т. 1, с. 826.
52. Ю. Гессен, т. 2, с. 215.
53. Каторга и ссылка: Историко-революционный вестник. Кн. 48, М., 1928, с. 50-52.
54 Д. Шуб. Евреи в русской революции // ЕМ-2, с. 129-130.
55. ИРС, т. 2, с. 360-361.
56. ЕЭ, т. 9, с. 381.
57. И. С. Аксаков. Соч.: В 7-ми т. М., 1886-1887. т. 3, с. 690, 693, 708, 716. 717. 719, 722.
58. М. Е. Салтыков-Щедрин. Июльское веяние // Отечественные записки, 1882, № 8.
59. ЕЭ, т. 16, с. 142.
60. Ш. Маркиш. О еврейской ненависти к России // «22», 1984, № 38, с. 216.
61. ЕЭ, т. 2, с. 741.
62. КЕЭ, т. 5, с. 463.
63. Ю. Гессен*, т. 2, с. 220-221.
64. ЕЭ. т. 1, с. 827.
65. Ю. Гессен, т. 2, с. 221.
66. ЕЭ, т. l. c. 827.
67. Ю. Гессен, т. 2, с. 221.
68. ЕЭ, т. 1, с. 827-828.
69. ЕЭ*, т. 2, с. 742-743.
70. ЕЭ*, т. 1, с. 827-828.
71. ЕЭ, т. 9, с. 690-691.
72. ЕЭ*, т. 1, с. 829.
73. Ю. Гессен*, т. 2, с. 222.
74. ЕЭ, т. 2, с. 744.
75. ЕЭ, т. 1, с. 829-830.
76. Ю. Гессен, т. 2, с. 226-227; КЕЭ, т. 7, с. 341.
77. ЕЭ, т. 5, с. 815-817.
78. ЕЭ, т. 12, с. 616.
79. ЕЭ*, т. 5, с. 815-817.
80. ЕЭ, т. 5, с. 816-819.
81. КЕЭ, т. 7, с. 342.
82. ЕЭ, т.5, с. 610-611.
83. Ю. Ларин. Евреи и антисемитизм в СССР. М.; Л.: ГИЗ, 1929, с. 49-50.
84. И. М. Дижур. Евреи в экономической жизни России // [Сб.] Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917 г. (далее — КРЕ-1). Нью-Йорк: Союз Русских Евреев, 1960, с. 160.
85. И. М. Дижур. Итоги и перспективы еврейской эмиграции // ЕМ-2, с. 343.
86. Ларин, с. 52-53.
87. ЕЭ, т. 1, с. 947.
88. ЕЭ, т. 16, с. 264.
89. М. Ошерович. Русские евреи в Соединенных Штатах Америки // KPE-l. c. 287.
90. Я. Д. Лещинский. Еврейское население России и еврейский труд // KPE-l. c. 190.
91. Сборник материалов об экономическом положении евреев в России, т. 1. СП6.: Еврейское Колонизационное Общество, 1904, с. хххiii-xxxv, xiv-xivi .
92. Ю. Гессен, т. 2, с. 210; ЕЭ, т. 11, с. 534-539.
93. Слиозберг, т. 1, с. 98, 105.
94. Г. Я. Аронсон. В борьбе за гражданские и национальные права: Общественные течения в русском еврействе // КРЕ-1, с. 208.
95. Г. Свет. Русские евреи в сионизме и в строительстве Палестины и Израиля // КРЕ-1, с. 241-242.
96. ЕЭ, т. 12, с. 526.
97. ЕЭ, т. 5, с. 862; т. 3, с. 700.
98. ЕЭ*, т. 1, с. 832-833.
99. Ю. Гессен, т. 2*. с. 227-228.
100. ЕЭ, т. 3, с. 85.
101. ЕЭ, т. 1, с. 832-834.
102. ЕЭ, т. 3. с. 167.
103. ЕЭ, т. 1, с. 836.
104. ЕЭ, т. 3, с. 167.
105. Ю. Гессен, т. 2. С. 230.
106. Там же, с. 229.
107. ЕЭ, т. 13, с. 51; т. 1, с. 834-835.
108. Ю. Гессен, т. 2, с. 231.
109. ЕЭ, т. 1, с. 835.
110. ЕЭ, т. l. c. 834.
111. ЕЭ*, т. 13, с. 51.