В тот вечер я не пил, не пел -
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети.
Но тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит.
И тот, кто раньше с нею был, -
Он мне грубил, он мне грозил.
А я все помню - я был не пьяный.
Когда ж я уходить решил,
Она сказала: "Не спеши!"
Она сказала: "Не спеши,
Ведь слишком рано!"
Но тот, кто раньше с нею был,
Меня, как видно, не забыл, -
И как-то в осень, и как-то в осень -
Иду с дружком, гляжу - стоят, -
Они стояли молча в ряд,
Они стояли молча в ряд -
Их было восемь.
Со мною - нож, решил я: что ж.
Меня так просто не возьмешь, -
Держитесь, гады! Держитесь, гады!
К чему задаром пропадать,
Ударил первым я тогда,
Ударил первым я тогда -
Так было надо.
Но тот, кто раньше с нею был, -
Он эту кашу заварил
Вполне серьезно, вполне серьезно.
Мне кто-то на плечи повис, -
Валюха крикнул: "Берегись!"
Валюха крикнул: "Берегись!" -
Но было поздно.
За восемь бед - один ответ.
В тюрьме есть тоже лазарет, -
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперек.
Он мне сказал: "Держись, браток!"
Он мне сказал: "Держись, браток!" -
И я держался.
Разлука мигом пронеслась,
Она меня не дождалась,
Но я прощаю, ее - прощаю.
Ее, как водится, простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был, -
Не извиняю.
Ее, конечно, я простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был, -
Я повстречаю!
1962
x x x
Как в старинной русской сказке - дай бог памяти! -
Колдуны, что немного добрее,
Говорили: "Спать ложись, Иванушка!
Утро вечера мудренее!".
Как однажды поздно ночью добрый молодец,
Проводив красну девицу к мужу,
Загрустил, но вспомнил: завтра снова день,
Ну, а утром - не бывает хуже.
Как отпетые разбойники и недруги,
Колдуны и волшебники злые
Стали зелье варить, и стал весь мир другим,
И утро с вечером переменили.
Ой, как стали засыпать под утро девицы
После буйна веселья и зелья,
Ну, а вечером - куда ты денешься -
Снова зелье - на похмелье!
И выходит, что те сказочники древние
Поступили и зло и негоже.
Ну, а правда вот: тем, кто пьет зелие, -
Утро с вечером - одно и тоже.
1962
Серебряные струны
У меня гитара есть - расступитесь стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены -
Только не порвите серебряные струны!
Я зароюсь в землю, сгину в одночасье -
Кто бы заступился за мой возраст юный!
Влезли ко мне в душу, рвут ее на части -
Только б не порвали серебряные струны!
Но гитару унесли, с нею - и свободу, -
Упирался я, кричал: "Сволочи, паскуды!
Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду -
Только не порвите серебряные струны!"
Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,
Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!
Загубили душу мне, отобрали волю, -
А теперь порвали серебряные струны...
1962
x x x
Люди говорили морю: "До свиданья",
Чтоб приехать вновь они могли -
В воду медь бросали, загадав желанья, -
Я ж бросал тяжелые рубли.
Может, это глупо, может быть - не нужно, -
Мне не жаль их - я ведь не Гобсек.
Ну а вдруг найдет их совершенно чуждый
По мировоззренью человек!
Он нырнет, отыщет, радоваться будет,
Удивляться первых пять минут, -
После злиться будет: "Вот ведь, - скажет, - люди!
Видно, денег куры не клюют".
Будет долго мыслить головою бычьей:
"Пятаки - понятно - это медь.
Ишь - рубли кидают, - завели обычай!
Вот бы, гаду, в рожу посмотреть!"
Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся!
Только не дождешься, чтоб сказал -
Что я здесь оставил, как хочу вернуться,
И тем более - что я загадал!
1962
Правда ведь, обидно
Правда ведь, обидно - если завязал,
И товарищ продал, падла, и за все сказал:
За давнишнее, за драку - все сказал Сашок, -
И двое в синем, двое в штатском, черный воронок...
До свиданья, Таня, а, может быть - прощай!
До свиданья, Таня, если можешь - не серчай!
Но все-таки обидно, чтоб за просто так
Выкинуть из жизни напрочь цельный четвертак!
На суде судья сказал: "Двадцать пять! До встречи!"
Раньше б горло я порвал за такие речи!
А теперь - терплю обиду, не показываю виду, -
Если встречу я Сашка - ох как изувечу!
До свиданья, Таня, а, может быть - прощай!
До свиданья, Таня, если можешь - не серчай!
Но все-таки обидно, чтоб за просто так
Выкинуть из жизни напрочь цельный четвертак!
1962
x x x
Я не пил, не воровал
Ни штанов, ни денег,
Ни по старой я не знал,
Ни по новой фене.
Запишите мне по глазу,
Если я соврал, -
Падла буду, я ни разу
Грош не своровал!
Мне сказали - торгаши
Как-то там иначе, -
На какие-то гроши
Строят себе дачи.
Ну и я решил податься
К торгашам, клянусь,
Честный я - чего бояться! -
Я и не боюсь.
Начал мной ОБХС
Интересоваться, -
А в меня вселился бес -
Очень страшный, братцы:
Раз однажды я малину
Оптом запродал, -
Бес - проклятая скотина -
Половину взял!
Бес недолго все вершил -
Все раскрыли скоро, -
Суд - приятное решил
Сделать прокурору.
И послали по Указу -
Где всегда аврал.
Запишите мне по глазу,
Если я соврал!
Я забыл про отчий дом
И про нежность к маме,
И мой срок, как снежный ком,
Обрастал годами.
Я прошу верховный суд -
Чтоб освободиться, -
Ведь жена и дети ждут
Своего кормильца!..
1962
Зэка Васильев и Петров зека
Сгорели мы по недоразуменью -
Он за растрату сел, а я - за Ксению, -
У нас любовь была, но мы рассталися:
Она кричала и сопротивлялася.
На нас двоих нагрянула ЧК,
И вот теперь мы оба с ним зека -
Зэка Васильев и Петров зека.
А в лагерях - не жизнь, а темень-тьмущая:
Кругом майданщики, кругом домушники,
Кругом ужасное к нам отношение
И очень странные поползновения.
Ну а начальству наплевать - за что и как, -
Мы для начальства - те же самые зека -
Зека Васильев и Петров зека.
И вот решили мы - бежать нам хочется,
Не то все это очень плохо кончится:
Нас каждый день мордуют уголовники,
И главный врач зовет к себе в любовники.
И вот - в бега решили мы, ну а пока
Мы оставалися все теми же зека -
Зека Васильев и Петров зека.
Четыре года мы побег готовили -
Харчей три тонны мы наэкономили,
И нам с собою даже дал половничек
Один ужасно милый уголовничек.
И вот ушли мы с ним в руке рука, -
Рукоплескали нашей дерзости зека -
Зека Петрову, Васильеву зека.
И вот - по тундре мы, как сиротиночки, -
Не по дороге все, а по тропиночке.
Куда мы шли - в Москву или в Монголию, -
Он знать не знал, паскуда, я - тем более.
Я доказал ему, что запад - где закат,
Но было поздно: нас зацапала ЧК -
Зека Петрова, Васильева зека.
Потом - приказ про нашего полковника:
Что он поймал двух крупных уголовников, -
Ему за нас - и деньги, и два ордена,
А он от радости все бил по морде нас.
Нам после этого прибавили срока,
И вот теперь мы - те же самые зека -
Зека Васильев и Петров зека.
1962
Весна еще в начале
Весна еще в начале,
Еще не загуляли,
Но уж душа рвалася из груди, -
Но вдруг приходят двое
С конвоем, с конвоем.
"Оденься, - говорят, - и выходи!"
Я так тогда просил у старшины:
"Не уводите меня из Весны!".
До мая пропотели -
Все расколоть хотели, -
Но - нате вам - темню я сорок дней.
И вдруг - как нож мне в спину -
Забрали Катерину, -
И следователь стал меня главней.
Я понял, я понял, что тону, -
Покажьте мне хоть в форточку Весну!
И вот опять - вагоны,
Перегоны, перегоны,
И стыки рельс отсчитывают путь, -
А за окном - в зеленом
Березки и клены, -
Как будто говорят: "Не позабудь!"
А с насыпи мне машут пацаны, -
Зачем меня увозят из Весны!..
Спросил я Катю взглядом:
"Уходим?" - "Не надо!"
"Нет, хватит, - без Весны я не могу!"
И мне сказала Катя:
"Что ж, хватит так хватит", -
И в ту же ночь мы с ней ушли в тайгу.
Как ласково нас встретила она!
Так вот, так вот какая ты, Весна!
А на вторые сутки
На след напали суки -
Как псы на след напали и нашли, -
И завязали суки
И ноги, и руки -
Как падаль по грязи поволокли.
Я понял, мне не видеть больше сны -
Совсем меня убрали из Весны...
1962
Я был душой дурного общества
Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.
В меня влюблялася вся улица
И весь Савеловский вокзал.
Я знал, что мной интересуются,
Но все равно пренебрегал.
Свой человек я был у скокарей,
Свой человек - у щипачей, -
И гражданин начальник Токарев
Из-за меня не спал ночей.
Ни разу в жизни я не мучился
И не скучал без крупных дел, -
Но кто-то там однажды скурвился, ссучился -
Шепнул, навел - и я сгорел.
Начальник вел себя не въедливо,
Но на допросы вызывал, -
А я всегда ему приветливо
И очень скромно отвечал:
"Не брал я на душу покойников
И не испытывал судьбу, -
И я, начальник, спал спокойненько,
И весь ваш МУР видал в гробу!"
И дело не было отложено
И огласили приговор, -
И дали все, что мне положено,
Плюс пять мне сделал прокурор.
Мой адвокат хотел по совести
За мой такой веселый нрав, -
А прокурор просил всей строгости -
И был, по-моему, неправ.
С тех пор заглохло мое творчество,
Я стал скучающий субъект,
Зачем же быть душою общества,
Когда души в нем вовсе нет!
1962
Большой Каретный
Посвящено Леве Кочеряну
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Еще бы, ведь
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
Переименован он теперь,
Стало все по новой там, верь не верь.
И все же, где б ты ни был, где ты ни бредешь,
Нет-нет да по Каретному пройдешь.
Еще бы, ведь
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
1962
Лежит камень в степи
Артуру Макарову
Лежит камень в степи,
А под него вода течет,
А на камне написано слово:
"Кто направо пойдет -
Ничего не найдет,
А кто прямо пойдет -
Никуда не придет,
Кто налево пойдет -
Ничего не поймет
И ни за грош пропадет".
Перед камнем стоят
Без коней и без мечей
И решают: идти иль не надо.
Был один из них зол,
Он направо пошел,
В одиночку пошел, -
Ничего не нашел -
Ни деревни, ни сел, -
И обратно пришел.
Прямо нету пути -
Никуда не прийти,
Но один не поверил в заклятья
И, подобравши подол,
Напрямую пошел, -
Сколько он ни бродил -
Никуда не забрел, -
Он вернулся и пил,
Он обратно пришел.
Ну а третий - был дурак,
Ничего не знал и так,
И пошел без опаски налево.
Долго ль, коротко ль шагал -
И совсем не страдал,
Пил, гулял и отдыхал,
Ничего не понимал, -
Ничего не понимал,
Так всю жизнь и прошагал -
И не сгинул, и не пропал.
1962
