назад
Пять веков картине
Танцует женщина, а бог В лесу играет на свирели. И в речке плещутся форели, Как сорванцы у ваших ног. Какой блистательный пролог, Танцует женщина беспечно, И мир зеленый, юный, вечный Наполнен, будто винный рог. И дух курится у лица Оливы, цитруса, аниса. Восславим бога Диониса Как благодатного творца. Ах, идиллический апрель, Бог восседает над водою, Трясет козлиной бородою И дует вежливо в свирель. Туман, цветочная пыльца И обнаженная натура. Как будто белая скульптура В грядущих парках и дворцах. А меж дерев - и свет, и тень, Сатиры, нимфы и амуры, И хоровод в овечьих шкурах Спешит с окрестных деревень. Им дни иные не видны, Им не узреть средь буйных танцев, Что на ахейцев и троянцев Давным-давно поделены. И бог глядит со стороны Как все уходит безвозвратно, Как мир становится театром - Театром будущей войны.
У нас тут ходит слух, что лето будет жарким, И, значит, отдыхать не стоит ехать к морю. Что август, что июль, - убытки, не подарки. Хотя, наверняка, они войдут в историю. А ты пиши стихи, а я безвестно кану. Но ни одна судьба не стоит сожаленья. Куда мудрее жить подальше от вулкана, Который каждый миг способен к изверженью. Конечно, вечный Рим и не такое помнит, И только чудаки жалеют день вчерашний. А ты, конечно, прав, я тоже это понял: Мирская суета не утоляет жажды. К отечеству любовь становится болезнью, Она терзает нас и явно, и незримо. Но думаю, что здесь я все-таки полезней, И, значит, никогда я не уйду из Рима. Что завтра - не узнать, а прошлого не жалко, Не люди, так волна следы навеки смоет. И август, как июль, конечно, будет жарким. А, значит, отдыхать не стоит ехать к морю. Конечно, вечный Рим стоит себе, как прежде. Конечно, вечный Рим как прежде миром вертит, А римляне молчат, и в страхе, и в надежде Уже который год ждут цезаревой смерти.
* * * Я стану именем на инее в окне, Который был твоим дыханьем раньше. И будет белая звезда гореть во мне, Хотя, конечно, не во мне, гораздо дальше. А кто-то станет упрекать тебя: "Сотри, Побереги себя от посторонних взглядов." Но ветви клена у меня внутри, Хотя, конечно, не внутри, а где-то рядом. Потом холодная и долгая зима Построит мне узоров окруженье, И будешь ты входить в меня сама, Хотя, конечно, не сама, а отраженье. Ты подойдешь к окну легко, не торопясь, Чтоб, заперев, увидеть дом, сугробы, след, Ступени, комнату и в комнате - себя... Хотя, конечно, только имя на стекле.
* * * Ну что же, друг сердечный, Водолей, Забыты позапрошлые страданья. Куда важней на праздничном столе Подливки да карасики в сметане. И маслицем намазывая хлеб Задуматься приятно на мгновенье, Что всякое скрещение судеб Кончается таким успокоеньем. И кажется что воля и покой Безволие и скуку одолели, Кода бы только не вода рекой, Что льется из кувшина Водолея. И некогда тревожная молва Злых языков дразнить уже не будет, Навек растаяв, как во рту халва Смакующих поклонников и судей. Представь себя античным божеством, Гостей располагая поудобней. В конце концов сегодня торжество И воздух пахнет зеленью и сдобой. Какого бы не стоило труда, А все-таки душа переболеет. Вот только не задуматься б, куда Течет вода по воле Водолея. На новую ступенечку взойди, Еще полшага, и взлетишь как-будто. Взлетели мы, но после тридцати Уж не полета жаждешь, а уюта. И легкий хмель, и вкусная еда, И все-таки какая-то тревога. Вот гость сказал: "Откуда здесь вода?", Другой добавил: "Да, и очень много". Там высоко над нами Водолей, Глаза подняв и разглядеть смогли бы, Все льет и льет, воды не пожалев, В аквариум с единственною Рыбой...
* * * И аквариум растет даль за далью, Где-то Рыбка там живет золотая. Тает время на часах, плачет скрипка, Отраженье в небесах - золотая Рыбка. Я судьбу вам предскажу без ошибки, Не спугните лишь, прошу, золотую Рыбку. Из окна я чуть дыша наблюдаю - Это чья-нибудь душа золотая. Наша жизнь за годом год пролетает, Рыбка по небу плывет золотая. Я люблю ее, люблю, в этом мире зыбком, Оттого и не ловлю золотую Рыбку.
* * * Кто там, кто над горной кладью, Не дождавшись света дня Жертвенник из камня ладит Ради дыма и огня. Пляшут отсверки и тени В небесах и по волне, Меж диковинных растений Отражаются на дне. Я постичь напрасно силюсь, Я безмолвием томлюсь. Из Египта - бог Озирис, Из Акката - бог Тамус. Овен, Овен, агнец божий, Ангел божий, изреки, Отчего ты платишь все же За людские, за грехи. И вытягивая пряхи В золотую нить руна, Мы из праха, мы во прахе, Ярко светится луна, И летит в пространство, ширясь, И восходит, как пожар, Над страной Египет - Сириус, Над страной Аккат - Иштар. Овен, Овен, ave Овен, Дай мне пояс золотой. О какой еще любови Изрекает дух святой. Овен, Овен, грозным зраком, Кровью огненной гори. Как из знака зодиака Смотрят цифры - тридцать три.
* * * Сделай нам бога, старец. Мы на колени встанем. Плачем в пустыне, плачем. Сделай, и мы попляшем. Спляшем весенний танец, Сделай нам бога, старец. Как ты его назвал ? Апис, Телец, Ваал ? Бог стоит на пьедестале, Голова, как буква алеф, Грудь - стена, и ноги - башни, Бог Телец идет по пашне. Там где он уронит семя И в пустыне можно сеять. Обернется буквой ибнул - Благородным нильским илом. И взойдут сады и злаки Там, где бог оставит знаки. Пусть летит в земное чрево Божье семя - праздник сева. Пусть дарует плодородье Бог Телец живой природе. Нам на радость и на счастье Праздник сева - час зачатья. Бог Телец пройди по пашне, Мы вокруг тебя попляшем, Будем петь и веселиться, Чтоб всему живому слиться Ради продолженья рода, Повторяясь год от года, Плоть земную увлажая - Будет осень с урожаем. Сделай нам бога, старец. Мы на колени встанем. Плачем в пустыне, плачем. Сделай, и мы попляшем.
* * *
Спаси меня, Кастор, верни меня, Кастор, из царства теней.
Ты слов не находишь за душу мою заступиться,
Вкушая нектар у счастливых богов олимпийских,
Где ночью светло тебе так, что не нужно огней,
А с этим лекарством как вспомнить тебе обо мне.
Прости меня, Поллукс, храни меня, Поллукс, от этих щедрот,
Мы в жизни иной, на земле не об этом мечтали,
Полгода пройдет, нас с тобой поменяют местами,
Твой будет черед на Олимпе прожить целый год,
Где небо как полость, а царство Аида как грот.
Беда с Близнецами, вскормленным одной пуповиной.
Как яблока душу разъяли на две половины
Смеясь и ликуя плоды обрывали с ветвей
И светом делились. Померк новый день, не светлей.
Спаси меня, Поллукс, верни меня, Поллукс, из царства теней.
А впрочем, мертвы мы, и некуда нам торопиться.
Я счастлив, что ты пьешь нектар у богов олимпийских,
И ночью светло тебе так, что не нужно огней,
Я северный полюс, ты - южный, забудь обо мне.
Прости меня, Кастор, храни меня, Кастор, от этих щедрот,
Не к чаше с нектаром, к тебе б дотянуться устами,
Полгода пройдет, нас с тобой поменяют местами,
Твой будет черед на Олимпе прожить целый год,
И верить напрасно, что вечность когда-то пройдет.
Беда с Близнецами, утрата, досада, обида.
Всегда пребывать на Олимпе и в царстве Аида.
И тянутся в космос с земных полюсов два следа,
И Кастор и Поллукс, два брата, двойная звезда.
Спаси меня, Кастор, прости меня, Поллукс...
Спаси меня, Поллукс, прости меня, Кастор...
* * * Я прощаю тебя, потому что созвездие Рак Пребывает на дне и лишиться опоры боится, А в стихии воды надо прятаться, чтоб не двоиться Не таинственность в этих глазах, а скрываемый страх. Обитателям воздуха, суши, огня окунуться легко, Потому что они в этих играх находят забаву, Но когда пацаны на реке затевают облаву, Только водные знаки скорбят и жалеют его. Вот созвездие Рак, что на землю глядит с высоты, И теряются все от его сегментарного взгляда, И гадают века, что же в норах небесных он спрятал, Потому что нет вещи таинственнее пустоты. Там, где нет ничего, там легко возникает любое, Станут явью виденья, что жили в душ и уме, И не видно предела, пока пребываешь на дне, Без ответа любовь представляешь взаимной любовью. Я прощаю тебя, потому что созвездие Рак Никогда и ни в чем не позволит тебе усомниться, А Вселенная - тоже в каком-то значеньи темница, И глаза привыкают, и светлым становится мрак. Обитателям разных миров, всем нам свыше стихия дана. Извиваются тайны в июльскую ночь повсеместно От созвездия Рак. Но поскольку у неба нет дна, То на дне глубина остается ему неизвестна.
* * * Есть то, что для меня недостижимо, Непостижимо моему уму. К примеру Лев, какыбудто нет режима, Живущий так, как хочется ему. Как можно избежать, не понимаю, Самокопательства в потоке бытия. А он едва родившись принимает Вселенную за собственное Я. То расширяться ей, то искривляться, Но только Льву доступно отчего ? Мы можем бунтовать, сопротивляться, Но пребываем в подданных его. Я в этом мире с очень многим свыкся, На плоскость - вечность пирамиды раскатать. Созвездие египетского сфинкса, Твоих загадок нам не разгадать. И львиный рык, и многомерное молчанье, И там6 где ночь, там должен быть и день. Тьму или свет Вселенной означает, Кто на земле зовется божий день. Я знаю, у кого вымаливать прощенье, Но гонится непостижимое за мной. Нам сто сорок четыре воплощенья Отпущено, чтоб путь пройти земной.
* * *
А мне не быть с тобой, и без тебя не быть.
Так поле от земли восходит к небу.
Любить мне не тебя, тебя мне не любить,
Рыбарь-пророк сегодня сушит невод.
Все прожитые дни, ответьте, где вы ?
Но сколько днище лодки не смоли,
Желанный берег мой в созвездьи Девы,
А это на другом краю земли.
К тебе земная твердь, и глина, и гранит,
Стекает вниз вода с небесной тверди.
Где нечего терять, там нечего хранить,
Нет жизни рыбарю - пророку смерти.
Все прожитые дни, ответьте, где вы ?
Но сколько днище лодки не смоли,
Желанный берег мой в созвездьи Девы,
А это на другом краю земли.
Вода стоит стеной. Не высушить сетей,
И никуда не деться от злосчастья.
Не нам , рабам земли, растить чужих детей,
Детей от непорочного зачатья.
Все прожитые дни, ответьте, где вы ?
Но сколько днище лодки не смоли,
Желанный берег мой в созвездьи Девы,
Далеком и невидимом с земли.
* * *
Умножая скорость мысли на двусмысленность косы,
Отыскать на коромысле место точки постоянства.
Через дух вина и хлеба небо нам дает Весы,
Чтоб измерить время и пространство.
А в миру иные меры, граммы, метры и секунды,
Отражают все неверно, прожигают только смуту.
Не твои дела земные, невесомая душа,
Минут небеса иные, незабудки помянут нас,
Ни креста, ни шалаша.
Из какой ты выпьешь чаши ? Там окно, а здесь часы.
Надо видеть дно почаще, чтобы не было осадка.
Наши небыли и были лягут пылью на Весы,
Время улетит в пространство без остатка.
А в миру иные меры, деньги, слава, власть и сила
Ради отрицанья веры, от рожденья до могилы.
Но покажется Весами невесомая душа.
И один под небесами крикнешь, Господи, помилуй,
Ни креста, ни шалаша.
* * * Нам испокон дарован дуализм Для подтвержденья цельности натуры, А мы до сей поры не подались Для задних лапок получать котуры. Как обрести уверенность Стрельца, Чтоб равнодушием Весы уравновесить, И , оторвав ладони от лица, Увидеть то, что недостойно мести. И вновь постичь вселенский праязык, Кровь бытия течет в его основе. Но только он способен прояснить, Кто перед кем в конце концов виновен. Брат Скорпион, ты больше, чем двойник, Но не Близнец, увы, не половина. Нам на двоих один предсмертный крик, Одна душа и даже пуповина. Что мы с тобой среди иных планет, Как не пример безумия сраженья, Мгновенно провождающий предмет, Как только разобъется отраженье. Кто раньше крикнет, эхо или ты, Давно вопрос не логики, а веры. И этот шар, пока мы в нем внутри, Не важно как делить на полусферы. Брат Скорпион, все краски бытия В глазах друг друга мы перемешали. И для того, чтобы убить тебя, Я отвернусь и сам себя ужалю.
* * * Звездное небо в реке, Искры летят от литавр. С маленьким луком в руке На берег выйдет Кентавр. Из под прищуренных век Рвется наружу огонь. Выстрелит в ночь человек И на дыбы встанет конь. Вскрикнет и с места в галоп Вслед за стрелою взлетит. Сколько неведомых троп Будет на Млечном пути. Сколько невидимых звезд, Сколько непризванных душ, Тех, что Харон перевез После положенных служб. Это такая игра Тем, кто себя не щадит. В небе стрела как игла, Ну-ка попробуй, найди. Ну-ка стрелу догони Ту, что пустил наугад, Словно грядущие дни Ты захотел напугать. И не привык отступать, Если в руке держишь лук. И не заметишь опять, Как перегонишь стрелу Там, у невидимых звезд. Дальше как будто стена. Там, где проникнет насквозь В сердце твоя же стрела. "Видишь " - твой конь говорит - "Не научились прощать", И превращенья свои Снова прийдется начать. Словно душа обрела Путь, что неведом другим. Чертит в пространстве стрела Лишь зодиака круги.
* * * Наступит Новый Год, насыпет снегу впрок, А над землей взойдет созвездье Козерог. И нет ночи длинней, нет трепетней свечи. Дыханием теней колышутся лучи. И снизойдет покой на землю с высоты, И золотой огонь рождественской звезды. Пошлет любовь и хлеб созвездье Козерог, Сплетение судеб, скрещение дорог. И ты к моей руке лишь руку протяни, Вблизи и вдалеке колышутся огни. И да свершится то, что посулит нам рок. Взойдет на рождество созвездье Козерог. Приходит Новый Год, как будто наугад, Дороги не найдет во времени назад. И нет ночи длинней, а в полуночный час От множества огней никто не видит нас.
Бог сотворил Адама, или Дух,
Непостижимый Дух, себе подобный.
И робко, словно в зеркало впервые
Наедине с собою Он взглянул,
И вздрогнул, в нем увидев отраженье,
И оттолкнул его,
И зеркало разбилось на множество осколков,
И в каждом мгновенно отразился Бог.
Но отраженья стали искривляться,
Тем самым искажая суть Создателя Вселенной.
И, оскорбленный, отвернулся Бог и прочь пошел.
Тогда в осколках отразился мир,
Что создан был Всевышним.
Но части, отраженные в частицах,
Суть мира искажали так,
Что невозможно было их соединить.
А Дух, что создан был Всевышним,
Расколотый на части,
То молится, то проклинает Бога,
То бьет осколки об осколки,
И странный звон их превращается в слова,
Не создающие другого мира,
Но смыслом наполняющие вечность.
Шел день шестой, в последнем звуке гаммы
Из глины, воздуха, воды, огня,
По прихоти своей господь лепил Адама,
А в нем тогда уже творил меня.
Все то, что в праотце болело и кипело
Извечной болью, грешной и земной,
Печальным долгим звуком гаммы пело,
Уже тогда все это было мной.
Шел день шестой, но длани простирая,
Грядущее навеки прокляня,
Господь Адама изгонял из рая,
А вместе с ним Он выгнал и меня.
Рай обернулся кровью, потом, хлебом.
Поверил я, что мне не нужен храм,
Но до сих пор ладони тянет к небу
Во мне живущий праотец Адам.
И в день шестой, склонившись над строкою,
Который век я жду седьмого дня.
Душа болеет жаждою покоя,
Воды и глины, воздуха, огня.
Ой ты, друг-товарищ мой,
Повезло ли нам с тобой?
В наших жилах не водица,
Значит крови мы одной.
И уже шесть тысяч лет
С этой кровью сладу нет.
Нет бы ей угомониться,
Да не может. В чем секрет ?
И уже две тыщи лет
На земле нам места нет.
Ни прижиться, ни ужиться.
Чем мы хуже, в чем секрет ?
Нас куда трудней понять,
Чем судить и обвинять.
В наших жилах не водица,
Ну а кровь нельзя менять.
Можно жечь ее и пить,
Можно нас живьем зарыть.
Как еще в такое время
Умудряемся мы жить.
Ой ты, друг-товарищ мой,
Кровь одна у нас с тобой.
Не поймет чужое племя,
Как довольны мы судьбой.
На торжище вчерашнее явился не ко времени,
А им бы только спрашивать, какого роду-племени.
Какого роду-племени, какого чину-звания,
Родился не ко времени, а надобно заранее.
А надобно заранее, дела твои негодные,
Напрасные страдания, все куплено, все продано.
Все куплено, все продано, все сыты, все с обновочкой,
И даже мама родная пошла за поллитровочку.
И даже мама родная , и к ней платочек клетчатый.
Все куплено, все продано, здесь больше делать нечего.
Здесь больше делать нечего, и нищему, убогому.
И племя твое мечено, ступай своей дорогою.
И снова не ко времени на торжище вчерашнее...
Спроси, какого племени. А что продам, не спрашивай.
Поверить ли, что Бог подаст
И манна будет падать.
Я не прошу у Господа,
Мне ничего не надо.
Пускай Он проклянет меня,
Нет дела до Всевышнего.
Пока я не люблю себя,
За что любить мне ближнего.
Ведь я же не просил Его
Мне эту жизнь навязывать.
А потому Всесильному
Ничем я не обязан.
Другие пусть спасаются,
Клянут себя и нянчат.
Я не умею каяться
И не желаю клянчить.
Я не хулю и не хвалю
Железных божьих правил.
Я просто очень не люблю
Тех, кто другими правит.
Решает, у того отнять,
А этому подбросить,
И никогда мне не понять
Тех, кто у сильных просит.
Молитесь же, и Бог подаст,
И манна будет падать.
Не для меня, от Господа
Мне ничего не надо.
Вниз тянет тело, вверх - душа.
Тела с годами все недужней.
Зато возвышеннее души,
Размах души и тела шаг.
Лишь для того, чтоб их скрепить,
Мы половину жизни тратим.
Вторую половину платим,
Чтоб их опять разъединить.
А живу я, огромную цену за жизнь заломив,
И всегда недоволен собою.
Потому я оставлю тебя, Шуламифь,
Чтоб почувствовать власть над судьбою.
Я как будто бы царь в этой древней стране,
Слишком щедро я Богом одарен.
Пол-земли повелителя ищет во мне,
Чтобы вдоволь настроил пекарен.
Посмотри, вот для храма везут даламит,
И в бессмертный народ превращается племя,
Потому я оставлю тебя, Шуламифь,
Что с тобой я не слышу, как движется время.
Да, конечно, я знаю, что будет полынь
Пробиваться сквозь стены, которые рухнут.
Зов горячего ветра Синайских пустынь
Будут переводить, как томление духа.
Но не каждая жизнь сквозь шуршанье олив
В изначальное слово вливается словом.
Потому я оставлю тебя, Шуламифь,
Чтобы вынести все, что даровано Богом.
И страна превращается в пепел и хлам,
Если сеятель думает только о хлебе.
Но десницей моей воздвигаемый храм,
Троекратно сожжен, отражается в небе.
И известный пророк, сочинитель молитв,
Все от ветра берет и бросает на ветер.
Потому я оставлю тебя, Шуламифь,
Что увидел в любви воплощение смерти.
Терпи Иов, Иов терпи,
Все пусто, сиро и убого.
И смерть свою не торопи.
Терпи Иов, ты выбрал Бога.
Терпи Иов, Иов терпи,
И, причитая еле слышно,
В пустыне к Богу не вопи,
Не нарушай покоя ближних.
Терпи Иов, Иов терпи,
На небо не ропщи в обиде,
Слезами горя не топи.
Ты слеп Иов. Никто не видит.
Давно уж ни души окрест.
Нет ни молитв, ни песнопенья.
А Бог еще взойдет на крест,
Чтобы постичь твое терпенье.
А если эти волосы распустить
Как же в сети свои вы меня заманили.
Я четвертую ночь пью во славу Марии.
Пряный запах плывет бузины и сандала,
И танцует, и пьет, веселится Магдала.
Все калитки и двери за мной затворили,
Пью во славу четвертую ночь без Марии.
Все случилось точь-в-точь, как она нагадала,
И смеется всю ночь надо мною Магдала.
Мне давно наплевать, что о ней говорили,
Все равно буду пить я во славу Марии.
Пусть пророчат нам бездну и проклятьем придавят,
Слишком много известно о Марии в Магдале.
Хоть на пятую ночь возвращайся, Мария,
Мы б с тобой перед Богом грехи замололи.
И пустились бы в пляс сквозь смешки и скандалы,
Иегова за нас, наплевать на Магдалу.
Только к смерти меня нынче приговорили,
перед градом камней пью во славу Марии.
И хитон разорву я, и сброшу сандали,
Только б не промахнулся обыватель Магдалы.
Если б руки твои мое тело зарыли,
Но сейчас обо мне ты не вспомнишь, Мария.
Он тщедушен и плох, и невзрачен, пожалуй,
Но прославит твой Бог и тебя, и Магдалу.
Останется всего одна монета
В кармане, зацелованном дождем,
Которой как медалью награжден.
Монета цвета спелого ранета.
Последняя, наверное грешна,
Хранимая про черный день, скупая.
А этот день сегодня наступает,
И кажется, монета не нужна.
Оставь ее себе, как подаянье,
Как должную оплату ремесла,
Как вечное проклятие числа.
Оставь ее себе как оправданье.
Не все ль равно, проси или плати,
Прикройся строчкой Ветхого завета.
Оставь себе последнюю монету...
Последнюю...одну...из тридцати.
Сегодня день такой, один на целый век,
Ведь в жизни только раз встречается такое.
Сегодня умер Бог и выпал первый снег,
И это не сулит ни воли, ни покоя.
Я подношу ко рту снег, тающий в горсти.
Сегодня умер Бог, хоть это невозможно.
И стало быть, грехов никто нам не простит,
И стало быть, в беде никто нам не поможет.
Отныне без надежд в грядущее гляжу,
Отныне больше нет ни ада и ни рая.
Я пьяненький оркестр сегодня приглашу,
Пускай себе гремит, пускай себе играет.
О Боже, это все творится наяву,
Нетронутый бокал и музыка истошна.
Сегодня умер Бог, а я еще живу,
Гляжу на этот мир, бесстрастный и безбожный.
Запутавшись в конец в добре его и зле,
Отчаянно ломлюсь в распахнутые двери.
Сегодня умер Бог и больше на земле
Мне некого любить и не в кого поверить.
И только белый снег летит в порочный круг,
А Бог ушел туда, куда уходят боги.
Лишь выпала строка, как яблоко из рук,
И покатилась прочь, прохожему под ноги.
От вознесения Христа
Промчались дни, недели, годы.
Река все так же катит воды.
И в них купается звезда.
А по долинам и холмам
Бредут апостолы, пророки.
У каждого своя дорога
И возведенный в сердце храм.
Лишь на святое рождество
Сошлись апостолы однажды,
Затем, чтоб мог поведать каждый,
Как чтит он Бога своего.
Кувшин прокисшего вина,
Свеча и блюдо с черствым хлебом.
Они возводят очи к небу,
Где всем им истина видна.
И пьют вино, и хлеб жуют,
И славят Господа по кругу.
Они не слушают друг друга,
Поскольку только Бога чтут.
И каждый лишь затем пришел,
Чтоб с затаенным ждать испугом
Сошествия Святого Духа...
Но Дух Святой не снизошел.
Тридцать дней пути выпало душе,
В книгу бытия внесены слова.
Из земли Харам до горы Вефирь
Между двух камней - мертвая трава.
То ли ветер, то ли эхо,
Что пустыня, что дорога.
Трудно встретить человека,
Можно встретить Бога.
Сорок лет пути выпало душе,
А не хватит сил - не поможет Бог.
В землю Ханаан из земли Гашен
Бывшему рабу нет других дорог.
От могилы до могилы
Лишь песок, сухой и серый.
Разве не хватает силы ?
Не хватает веры.
Выпал путь душе в две тысячи лет.
Сколько есть земли у тебя, Господь,
Столько раз душа износила плоть,
Из какой страны новая щепоть.
Где начнется путь обратный,
Самый долгий, самый длинный,
Чтоб в земле обетованной
Стать господней глиной.